— Через час соберите захваченных в плен французских генералов и приведите к нам. Мы изъявили желание поговорить еще раз об окончании военных действий.
— Слушаю, Ваше императорское Величество, — вытянулся в седле толстый штабник.
В этот момент у подножия показался всадник, видно было, как он понукает коня, из последних сил стараясь удержаться в седле. Навстречу попытался выдвинуться один из офицеров, но император знаком остановил его, он почувствовал, что произошло что–то из ряда вон выходящее. Лашадь доскакала до свиты, с хрипом вобрав в себя воздух, опрокинулась навзничь, едва не подмяв верхового, в последний момент успевшего выдернуть носки сапог из стремян. Удержавшийся на ногах, вестовой приставил ладонь к головному убору:
— Ваше императорское Величество, корпус уланов под командованием генерала Лефевра отказался выбросить белый флаг и продолжает вести боевые действия.
— Разве атаман Платов на левом фланге не разгромил уланов? — наморщив лоб, нарочито громко поинтересовался у сопровождающих его армейских чинов Александр Первый. Заметив, что вестовой может упасть, приказал. — Санитара сюда.
Когда окровавленного офицера уложили на носилки и унесли, император снова обвел хмурыми глазами согнавшую с лиц радость пышную свиту:
— Нам доложили, что донские казаки напрочь разбили уланов и добежали до вершины холма первыми. Это так?
— Так оно и было, речь здесь, видимо, о другом соединении, — выехал вперед генерал со звездой и знаком ордена Александра Невского на борту парадного мундира. — Простите, Ваше императорское Величество, скорее всего, корпус этого Лефевра находился в засаде, или был приставлен охранять подходы к городу Парижу.
Самодержец нервно подергал уголками губ, потеребил пальцами в белых перчатках поводья. Затем снова посмотрел на раскинувшийся у ног Париж.
— Надо упрямого Лефевра разбить, чтобы не началась цепная реакция, — решительно сказал он. — Генерала Платова сюда.
— Он легко раненный, находится в санитарном поезде, — продолжил пояснения тот–же армейский чин. — А донские казаки отошли за оборонительные редуты. Прикажете их поднять?
Император огладил подбородок, раздумчиво качнулся в стременах. Затем сказал:
— Не надо, донцы отдых заслужили. Кто на данный момент не оставил передовых позиций?
— Кроме донцов и ходивших в лобовую атаку пехотных гренадеров, на местах остались все. В том числе кавалерийский полк гусар и Кавказский корпус под командованием генерала Ермолова.
— Передайте Ермолову наше повеление, чтобы немедля готовил конников в атаку, — император скрипнул кожей седла, развернув ахалтекинца, вновь поскакал на только что оставленную им вершину холма, увлекая за собой остальных. Ветер подхватил длинные метелки украшавших свиту разноцветных перьев, превратив их в заполоскавшийся в теплых струях воздуха мохнатый шлейф.
Терские казаки еще не успели как следует перевязать боевые раны, когда в расположении их части самолично объявился генерал Ермолов. Осадив коня в середине привала, он поднял вверх руку, сопровождавшие его офицеры молча выстроились за генеральской спиной. Приводивший в порядок боевое оружие Гонтарь вскинул чубатую голову, сверкнул блестящими глазами на возившегося рядом своего дружка:
— Слышь, Дарган, не иначе начнет уговаривать взять самого Наполеона Буонапартия, — почесал он затылок. — Как ты, согласный на то, чтобы поймать супостата и засунуть его в мешок?
— Под Наполеона донских казаков назначили, — втыкая шашку в ножны, откликнулся тот. — А нам выпал зверь помельче.
— А вот мы щас послушаем.
Через несколько моментов ведомая Назаром Лубенцовым сотня терских казаков в составе крупного кавказского отряда на полном скаку покидала временный привал, устремляясь в обход только что взятого с боем холма. За спинами воинов крыльями трепыхались полы черкесок, взлетали помеченные кожаными крестами развязанные башлыки, над папахами вились белые курпеи. Гривы дончаков и кабардинцев стелились по ветру черным, коричневым, белым пламенем, за мельканием резвых ног невозможно было уследить — кони словно плыли по воздуху, неся на спинах невесомых всадников. Они походили на кучу облаков, гонимых теплым весенним ветром в сторону столицы французской империи. Лишь блестевшие в солнечных лучах концы пик, ряды газырей на грудях да эфесы шашек напоминали о том, что несмотря на воздушность, облака были грозовыми.
За холмом, за которым открылась панорама города Парижа, уже кипела ожесточенная битва, из свалки выскакивали отдельные группы пеших гренадеров, перезаряжали ружья и снова приближались к великой толчее, стараясь пробить в ней проходы.
— Пики к бою! — на всем скаку сотник привстал в стременах, повернул лицо с разинутым ртом к летящим за ним всадникам. — Шашки во–он, в атаку галопом ма–арш–ш!
Сотня ощетинилась железными наконечниками, разбежалась веером вдоль внешнего фланга боевых действий для наиболее удачного броска. Каждый выбрал жертву, которую успел ухватить вспыхнувший огнем глаз. Когда до противника оставалось расстояние в несколько лошадиных корпусов, древка в руках конников пришли в движение, одни вознеслись в воздух, другие уперлись торцом в седло, чтобы удар получился весомее. В этот раз Даргану не пришлось нашаривать брешь в железном панцире противника, потому что уланы относились к легкой кавалерии и доспехов не надевали. Они были затянуты в зеленые с красным мундиры с петлями из золотых веревочек. Заметив окруживших кучку гренадеров неприятельских всадников, он направил кабардинца туда. Солдаты подняли ружья вверх, стараясь защититься от шквала ударов острыми саблями, длинные штыки стали бесполезными. Уланы с плеча секли головы так, как бабы рубят капусту. Отлетали охватывавшие приклады пальцы, падали на землю кисти и руки до предплечья. Зрелище походило на расписанные на потолках какого–то французского монастыря сцены из ада, там тоже под ножами отскакивали головы и уши. Дарган направил копье на толпящихся уланов, наконечник по касательной порвал горло одному и воткнулся в висок второму. Дальше путь преграждало месиво из человеческих тел и лошадиных крупов, кабардинец осел на задние ноги, забил копытами в кровавую стену. Пользуясь охватившим людей азартом, Дарган дернул пику на себя, вонзил ее в грудь очередного врага. Душа француза легко рассталась с его телом — он успел вцепиться в древко и замертво упал под ноги хрипящих коней. А казак уже рвал шашку из ножен, им снова владело бешенство, пришедшее на смену нервной дрожи.
